Поэтому логичнее начать с картинки. Тем более, что спектакль привезли в Москву в рамках ежегодных Мейерхольдовских чтений, когда награду (приз) получает режиссер авангардного театра. На этот раз это был Маттиас Лангхоф.

Сценическое пространство было организовано так, как авангардисты начала века писали свои непредметные полотна: смещенный центр, по диагонали выстроенная композиция. Круг, центральная часть композиции, в данном случае старинное платье 18 века, ввернутое кржком, находится в левой части сцены. На возвышении стоит старенький автомобиль, под ним, справа вверху каменные полуразрушенные могильные кресты. Так представлен бункер для выживших после третьей мировой. Правая часть сцены старинный театр с золоченной ложей, двухъярусный, украшенный росписью. Рядом бархатное кресло-качалка. Платье-круг (оно легко приобретает эту форму) соединяет два пространства и две эпохи, в которых существуют герои.

Спектакль по пьесе классика драматургии ХХ века Хайнера Мюллера [Квартетk, режиссера, последователя великого Брехта, играется двумя актерами (и, что важнее, написан именно для такого актерского состава). Лангхоф поставил его для Мюриель Майетт и Франсуа Шатто, артистов [Комеди Франсезk.

По Мюллеру мужчина и женщина, которые, как Адам и Ева, остались в живых в конце времен, после третьей мировой войны (поэтому и кресты и кладбище). Они перебрались (автомобильчик) из исторического времени в пространство постистории, но, как оказалось, и там и здесь у людей одни проблемы: как убить немилосердно тянущееся время? Они находят вполне современный, можно сказать, постмодернистский выход заполнить время игрой. Так начинается уточенная игра галантного века любовь по мотивам классического романа Шадерло де Лакло [Опасные связиk. Женщина становится светской развратницей Мертей, а мужчина роковым соблазнителем Вальмоном. Однако их только двое, поэтому приходится меняться ролями, а заодно, чтобы веселее было полами. Мужчина облачается в платье с кренолином и становится Турвель, Мертей надевает пиджачную пару и превращается в Вальмона. Это одна из самых изящных шуток спектакля.

Конечно, такой сюжетный ход (а это именно задумка Мюллера, а не режиссерский ход) можно интерпретировать, как попытку понять взаимоотношения полов, когда мужчина и женщина примеряют на себя типичное поведение противоположного пола (как я поняла, так обычно и делается). Особенно весело проходит заключительная сцена спектакля: на фоне зеркал, поднявшаяся на возвышение Турвель (имя актреа), обнажается, истязая себя плеткой. В то время как Вальмон (актриса) с напряженным интересом взирает на это из кресла в ручное закальце (он сидит спиной к Турвель). Однако особенно большого смысла за этим, как мне кажется, не стоит.

В спектакле очень много откровенных сцен, сложных, полных сравнений и метафорической образности диалогов (как выяснилось позже). Однако идея игры (основная для аванградного искусства в целом) оказалась для него наиболее важной. На эту мысль наводят и демонстрирующиеся на специальном экране на протяжении всего спектакля отрывки фильмов, черно-белых мультиков, песен, которые идут одновременно с действием, заглушая голоса актеров, так что зрителю порой не понятно, куда же смотреть. Это те самые обрывки культуры, из которых складывается постмодернистская игра. Там, в конце времен, человечеству нечего предложить, нечем жить, кроме бесконечного продуцирования им же созданной культуры. Никакой простой жизнью, просто жизнью, отравленные ядом искусства существа жить не могут.